7 фактов об идише и немецком
Идиш сформировался в Средневековье в Южной Германии на базе верхненемецких диалектов. Вопрос, когда и где именно это произошло, до сих пор остается открытым. К XVIII веку носители идиша расселились по всей Центральной и почти всей Восточной Европе: от Эльзаса до Смоленска и Брянска и от Балтийского моря до северной Италии. Несмотря на то, что еврейские миграции из Германии в Восточную Европу начались еще в XIII веке, языковые контакты между мигрантами и «метрополией» оставались достаточно тесными.
До самого недавнего времени в широких кругах идиш считался «испорченным немецким». Эта статья – о том, что думают германисты и идишисты о соотношении между двумя языками.
1. Обычно идишем и немецким занимаются разные люди
Идиш – это один из западногерманских языков, очень близкий к немецкому. Казалось бы, он должен быть одним из излюбленных объектов изучения германистов классической школы – но увы. Почему-то для классических германистов, изучающих исландские саги или фарёрскую фонетику, идиш остается на периферии научного интереса. Возможно, это потому, что изучение идиша требует дополнительных фоновых знаний: лингвист, занимающийся идишем, должен знать древнееврейский язык и несколько славянских. Кроме того, тексты, написанные на идиш, нередко остаются недоступными для германистов из-за графики: германисты редко владеют еврейским алфавитом.
Такое разделение труда было воспроизведено и в лекции, организованной 9 ноября 2014 года проектом «Эшколот» - «Идиш и немецкий: избирательное сродство»: за немецкий материал «отвечал» германист, историк языка и исследователь немецких диалектов Александр Пиперски, за еврейский – идишист и гебраист Александра Полян.
2. Верхне- и нижненемецкий
Диалекты немецкого языка делятся прежде всего на две группы: верхне- и нижненемецкий. Если посмотреть на карту, то ареалы их распространения будут расположены так: «выше», т.е. севернее – нижненемецкий, «ниже», т.е. южнее – верхненемецкий. Термины «верхне-» и «нижненемецкий» обусловлены ландшафтом: зона распространения верхненемецкого – это Альпы и их предгорья, нижненемецкого – равнина. Основная изоглосса, разделяющая их, - это изоглосса k – ch: в верхненемецком – machen, в нижненемецком – maken.
В отличие от нижненемецкого, в верхненемецком произошло так называемое второе передвижение согласных. Произошли следующие фонетические переходы:
В начале слова p, t, k перешли в pf, ts (в немецкой орфографии – z), kh соответственно; то же самое произошло и с удвоенными согласными (pp, tt, kk тоже перешли в pf, ts, kh). В других позициях p, t, k перешли в f, s, ch. Звонкие их пары - b, d, g – перешли в глухие p, t, k. В разных диалектах немецкого эти переходы произошли в разной степени. Например, в современном литературном немецком языке отразились переходы p > pf и pp > pf (path – Pfad, apple - Apfel) в начале слова, p > f в других позициях (leap > laufen); начальные t > ts, tt > ts (ten – zehn, sittan (to sit) - sitzen) и неначальный переход t > s (eat > essen). В неначальной позиции есть переход k > kh (make > machen). Однако в начальной позиции перехода k > kh в литературном немецком не было. Он имел место быть в ряде верхненемецких диалектов, в частности, в тирольском. Тирольский звук kh является излюбленным объектом для насмешек носителей остальных диалектов. Рассказывают, например, такой анекдот: - Как тиролец произносит слово Banana? - Bananakh! В идише в начальной позиции p переходит не в аффрикату pf, а во фрикативный f: plum – Pflaum – floym. А в неначальной позиции перехода не происходит: apple – Apfel – epl.
3. Современный литературный немецкий – язык смешанного характера.
В нем сочетаются элементы разных диалектов. В отношении грамматики и лексики он следует за восточносредненемецкими диалектами (этим немцы обязаны Мартину Лютеру). В отношении фонологии – за восточнофранкскими, орфоэпии – за северными немецкими.
4. То же относится и к современному литературному идишу
Германский компонент идиша, скорее всего, сочетает черты двух верхненемецких диалектов: аллеманского и баварского. Со временем внутри идиша развилась мощная система диалектов: идиш подразделяется на три крупные диалектные ветви (западный, средний и восточный идиш). Восточные диалекты делятся на северные (литовский идиш) и южные, а южные, в свою очередь, - на юго-восточные (украинский идиш) и центральные (польский идиш).
В наши дни подавляющее большинство носителей идиша – это носители его восточных диалектов, так что когда речь идет о диалектном членении идиша, обычно имеются в виду восточные диалекты.
Современный литературный идиш тоже является смешанным языком: его фонетика базируется на фонетике северных диалектов (прежде всего, идиша виленской области), а грамматика – на грамматике южных диалектов. В отношении лексики норма весьма подвижна. И вообще, позиции диалектов в современном идише весьма сильны – гораздо сильнее, чем в современном немецком.
5. Взаимовлияние
В идише порядка 70% словаря – это германизмы, т.е. немецкие слова. Влияние идиша на немецкий язык гораздо скромнее, но оно тоже было. Из идиша в немецкий заимствовались несколько древнееврейских слов (Tacheles – напр., zum Tacheles reden – ‘говорить по существу’, Mischpocke (Mischpoche) – ‘клика, компашка’ и нек. др.), и несколько слов, как ни странно, германских (например, синий рабочий комбинезон называется по-немецки blauer Anton. Anton – это не мужское имя, а искаженное еврейское onton – ‘надевать’).
6. Идиш долго считался «испорченным немецким»
Довольно часто можно услышать, что идиш – это искаженный немецкий, в лучшем случае – диалект немецкого языка. Странно, но факт: чаще всего подобные презрительные отзывы можно услышать именно от евреев. Парадоксальным образом, вплоть до конца XIX века больше всего презирали идиш именно его носители.
Это связано с идеями еврейского просвещение (Асколэ). Просветители, ратовавшие за приобщение евреев к европейской культуре, за их вхождение в европейское общество, считали идиш преградой на этом пути: он был слишком тесно связан с еврейской изоляцией и самоизоляцией, слишком ассоциировался с гетто – а потому на нем следовало перестать говорить.
Кроме того, у просветителей был языковой идеал, сложившийся еще под влиянием идей французского классицизма: язык должен быть чистым, максимально гомогенным, беспримесным (думается, еврейские просветители отдавали себе отчет в том, что языков без заимствований не бывает, - однако продолжали провозглашать идеальными именно такие языки). Идеальным языком мог быть немецкий. Или древнееврейский. Но никак не идиш – компилятивный язык, в котором есть и германские, и древнееврейские, и славянские слова.
В Западной Европе языковая программа просветителей удалась: через пару поколений тамошние евреи перешли на государственные языки западноевропейских стран. В Восточной же Европе ситуация была иной, позиции идиша по ряду причин оказались гораздо сильнее, - и восточноевропейские просветительские авторы тоже оказались вынуждены писать на идише. Собственно, долгое время этот язык не имел даже имени – его называли «жаргон». Писатели, создававшие произведения на идише, раз за разом предваряли их жалобными предисловиями: если бы я писал на святом языке, - иначе бы звучал мой напев. Но я вынужден писать на жаргоне – и, увы, все выглядит не так, как мне хотелось бы. Вообще, на идише писать очень трудно: ведь на нем ничего не написано! «Ничего не написано» на идише было и в 1830-е, и в 40-е, и в 50-е, и в 60-е, и в 70-е годы. Полвека литературная традиция на идише отрицала свое собственное существование, равно как и существование языка, на котором она создавалась.
Все начало меняться в 1880-е годы. В литературе переворот произвел Шолом-Алейхем, а в публицистике – пришедшее за ним поколение журналистов, филологов, общественных деятелей. В начале XX в. идиш становится объектом осмысления и филологического изучения, пишется история литературы на нем, создается «еврейская филология». В 1908 г. идишисты провели Черновицкую конференцию, по итогам которой должна была быть принята одна из двух резолюций: «Идиш – это единственный национальный язык еврейского народа» (какая пощечина гебраистам!) или «Идиш – один из национальны языков еврейского народа». В конце концов, была выбрана более умеренная формулировка, но сам факт показателен.
Итог этому процессу подвел в 1929 г. историк С.М. Дубнов в брошюре «Фун ‘жаргон’ цу йидиш» - «От “жаргона” к идишу»: «В молодые годы мне выпало стоять у колыбели нашей новой литературы и еврейского народного языка, а потом следить, как маленький ребенок, которого тогда называли “жаргон”, вырос и обрел свое истинное имя: идиш … Еврейский язык вышел из дальних закоулков нашей литературы и занял в ней достойное место на виду».
7. На немецком об идише, на идише – о немецком
В литературе на обоих языках можно найти изображения языка-родственника: в немецкой литературе есть еврейские персонажи, которые говорят на идише или специфическом еврейском немецком, а ряд персонажей в литературе на идише говорят по-немецки. При этом обыгрываются именно различия между близкородственными языками.
Еврейскую речь в изображении немецких писателей отличают вкрапления гебраизмов (Bocher – парень, Shnorrer – попрошайка и т.д.) и особый порядок слов (синтаксис идиша претерпел изрядное славянское влияние, и поэтому в идише, например, в составных глагольных сказуемых или в придаточных предложениях глагол не ставится в конец фразы).
В литературе на идише по-немецки говорят немецкие евреи, а из евреев восточноевропейских - просветители (безусловно, положительные) и германофилы (вызывающие у авторов скорее насмешку). Обычно возникает ситуация qui pro quo: немецкий еврей приглашает восточноевропейского собрата прогуляться im Garten (в саду) – а воображению собеседника рисуется еврейский «гортн» (огород), и он совершенно не понимает, зачем там прогуливаться. А вопрос «Wie sind Sie geschlafen?» («Как Вы спали?»), заданный девушкой-германофилкой, вызывает у ее местечкового собеседника недоумение: в слове «wie» ему слышится южноеврейское «ви» (соответствующее литературному «ву») – ‘где’: - В каком смысле? Где я должен был спать? Дома я спал, я всегда сплю дома! … зачем Вам знать, милая барышня, как надо говорить: «wie» или «wo»? Я Вам скажу, что Ваш учитель – дурак; все равно, как говорить: «ви», «во» или «вэй» - лишь бы человек спал.
Ну, и самый известный пример такого рода, показывающий, насколько сходство между двумя языками обманчиво. Это сцена из повести Шолом-Алейхема «Мальчик Мотл». Герои повести оказываются в Австро-Венгрии, - и старший брат главного героя с другом поспорили, как по-немецки называется хрен: «Один говорил, что хрен по-немецки - "хран". Другой настаивал, что хрен по-немецки надо называть обязательно "хрон". Так часа два они убеждали друг друга - все без толку, остался только один выход: купить корневище хрена и показать хозяину постоялого двора. Ну, корневище принесли, - спрашивают: "Господин (реб ) немец! [желая придать своему тексту максимально официальный характер, герои уснащают свою речь гебраизмами] У нас к вам просьба (бакоше). Вы уж только скажите нам чистую правду (эмес). Как на вашем языке (лошн) называется вот этот плод (пейре) - хран или хрон?" А хозяин отвечает: на нашем немецком языке этот плод (дизе фрухт) называется не "хран" и не "хрон", а "меретих"...»
До самого недавнего времени в широких кругах идиш считался «испорченным немецким». Эта статья – о том, что думают германисты и идишисты о соотношении между двумя языками.
1. Обычно идишем и немецким занимаются разные люди
Идиш – это один из западногерманских языков, очень близкий к немецкому. Казалось бы, он должен быть одним из излюбленных объектов изучения германистов классической школы – но увы. Почему-то для классических германистов, изучающих исландские саги или фарёрскую фонетику, идиш остается на периферии научного интереса. Возможно, это потому, что изучение идиша требует дополнительных фоновых знаний: лингвист, занимающийся идишем, должен знать древнееврейский язык и несколько славянских. Кроме того, тексты, написанные на идиш, нередко остаются недоступными для германистов из-за графики: германисты редко владеют еврейским алфавитом.
Такое разделение труда было воспроизведено и в лекции, организованной 9 ноября 2014 года проектом «Эшколот» - «Идиш и немецкий: избирательное сродство»: за немецкий материал «отвечал» германист, историк языка и исследователь немецких диалектов Александр Пиперски, за еврейский – идишист и гебраист Александра Полян.
2. Верхне- и нижненемецкий
Диалекты немецкого языка делятся прежде всего на две группы: верхне- и нижненемецкий. Если посмотреть на карту, то ареалы их распространения будут расположены так: «выше», т.е. севернее – нижненемецкий, «ниже», т.е. южнее – верхненемецкий. Термины «верхне-» и «нижненемецкий» обусловлены ландшафтом: зона распространения верхненемецкого – это Альпы и их предгорья, нижненемецкого – равнина. Основная изоглосса, разделяющая их, - это изоглосса k – ch: в верхненемецком – machen, в нижненемецком – maken.
В отличие от нижненемецкого, в верхненемецком произошло так называемое второе передвижение согласных. Произошли следующие фонетические переходы:
В начале слова p, t, k перешли в pf, ts (в немецкой орфографии – z), kh соответственно; то же самое произошло и с удвоенными согласными (pp, tt, kk тоже перешли в pf, ts, kh). В других позициях p, t, k перешли в f, s, ch. Звонкие их пары - b, d, g – перешли в глухие p, t, k. В разных диалектах немецкого эти переходы произошли в разной степени. Например, в современном литературном немецком языке отразились переходы p > pf и pp > pf (path – Pfad, apple - Apfel) в начале слова, p > f в других позициях (leap > laufen); начальные t > ts, tt > ts (ten – zehn, sittan (to sit) - sitzen) и неначальный переход t > s (eat > essen). В неначальной позиции есть переход k > kh (make > machen). Однако в начальной позиции перехода k > kh в литературном немецком не было. Он имел место быть в ряде верхненемецких диалектов, в частности, в тирольском. Тирольский звук kh является излюбленным объектом для насмешек носителей остальных диалектов. Рассказывают, например, такой анекдот: - Как тиролец произносит слово Banana? - Bananakh! В идише в начальной позиции p переходит не в аффрикату pf, а во фрикативный f: plum – Pflaum – floym. А в неначальной позиции перехода не происходит: apple – Apfel – epl.
3. Современный литературный немецкий – язык смешанного характера.
В нем сочетаются элементы разных диалектов. В отношении грамматики и лексики он следует за восточносредненемецкими диалектами (этим немцы обязаны Мартину Лютеру). В отношении фонологии – за восточнофранкскими, орфоэпии – за северными немецкими.
4. То же относится и к современному литературному идишу
Германский компонент идиша, скорее всего, сочетает черты двух верхненемецких диалектов: аллеманского и баварского. Со временем внутри идиша развилась мощная система диалектов: идиш подразделяется на три крупные диалектные ветви (западный, средний и восточный идиш). Восточные диалекты делятся на северные (литовский идиш) и южные, а южные, в свою очередь, - на юго-восточные (украинский идиш) и центральные (польский идиш).
В наши дни подавляющее большинство носителей идиша – это носители его восточных диалектов, так что когда речь идет о диалектном членении идиша, обычно имеются в виду восточные диалекты.
Современный литературный идиш тоже является смешанным языком: его фонетика базируется на фонетике северных диалектов (прежде всего, идиша виленской области), а грамматика – на грамматике южных диалектов. В отношении лексики норма весьма подвижна. И вообще, позиции диалектов в современном идише весьма сильны – гораздо сильнее, чем в современном немецком.
5. Взаимовлияние
В идише порядка 70% словаря – это германизмы, т.е. немецкие слова. Влияние идиша на немецкий язык гораздо скромнее, но оно тоже было. Из идиша в немецкий заимствовались несколько древнееврейских слов (Tacheles – напр., zum Tacheles reden – ‘говорить по существу’, Mischpocke (Mischpoche) – ‘клика, компашка’ и нек. др.), и несколько слов, как ни странно, германских (например, синий рабочий комбинезон называется по-немецки blauer Anton. Anton – это не мужское имя, а искаженное еврейское onton – ‘надевать’).
6. Идиш долго считался «испорченным немецким»
Довольно часто можно услышать, что идиш – это искаженный немецкий, в лучшем случае – диалект немецкого языка. Странно, но факт: чаще всего подобные презрительные отзывы можно услышать именно от евреев. Парадоксальным образом, вплоть до конца XIX века больше всего презирали идиш именно его носители.
Это связано с идеями еврейского просвещение (Асколэ). Просветители, ратовавшие за приобщение евреев к европейской культуре, за их вхождение в европейское общество, считали идиш преградой на этом пути: он был слишком тесно связан с еврейской изоляцией и самоизоляцией, слишком ассоциировался с гетто – а потому на нем следовало перестать говорить.
Кроме того, у просветителей был языковой идеал, сложившийся еще под влиянием идей французского классицизма: язык должен быть чистым, максимально гомогенным, беспримесным (думается, еврейские просветители отдавали себе отчет в том, что языков без заимствований не бывает, - однако продолжали провозглашать идеальными именно такие языки). Идеальным языком мог быть немецкий. Или древнееврейский. Но никак не идиш – компилятивный язык, в котором есть и германские, и древнееврейские, и славянские слова.
В Западной Европе языковая программа просветителей удалась: через пару поколений тамошние евреи перешли на государственные языки западноевропейских стран. В Восточной же Европе ситуация была иной, позиции идиша по ряду причин оказались гораздо сильнее, - и восточноевропейские просветительские авторы тоже оказались вынуждены писать на идише. Собственно, долгое время этот язык не имел даже имени – его называли «жаргон». Писатели, создававшие произведения на идише, раз за разом предваряли их жалобными предисловиями: если бы я писал на святом языке, - иначе бы звучал мой напев. Но я вынужден писать на жаргоне – и, увы, все выглядит не так, как мне хотелось бы. Вообще, на идише писать очень трудно: ведь на нем ничего не написано! «Ничего не написано» на идише было и в 1830-е, и в 40-е, и в 50-е, и в 60-е, и в 70-е годы. Полвека литературная традиция на идише отрицала свое собственное существование, равно как и существование языка, на котором она создавалась.
Все начало меняться в 1880-е годы. В литературе переворот произвел Шолом-Алейхем, а в публицистике – пришедшее за ним поколение журналистов, филологов, общественных деятелей. В начале XX в. идиш становится объектом осмысления и филологического изучения, пишется история литературы на нем, создается «еврейская филология». В 1908 г. идишисты провели Черновицкую конференцию, по итогам которой должна была быть принята одна из двух резолюций: «Идиш – это единственный национальный язык еврейского народа» (какая пощечина гебраистам!) или «Идиш – один из национальны языков еврейского народа». В конце концов, была выбрана более умеренная формулировка, но сам факт показателен.
Итог этому процессу подвел в 1929 г. историк С.М. Дубнов в брошюре «Фун ‘жаргон’ цу йидиш» - «От “жаргона” к идишу»: «В молодые годы мне выпало стоять у колыбели нашей новой литературы и еврейского народного языка, а потом следить, как маленький ребенок, которого тогда называли “жаргон”, вырос и обрел свое истинное имя: идиш … Еврейский язык вышел из дальних закоулков нашей литературы и занял в ней достойное место на виду».
7. На немецком об идише, на идише – о немецком
В литературе на обоих языках можно найти изображения языка-родственника: в немецкой литературе есть еврейские персонажи, которые говорят на идише или специфическом еврейском немецком, а ряд персонажей в литературе на идише говорят по-немецки. При этом обыгрываются именно различия между близкородственными языками.
Еврейскую речь в изображении немецких писателей отличают вкрапления гебраизмов (Bocher – парень, Shnorrer – попрошайка и т.д.) и особый порядок слов (синтаксис идиша претерпел изрядное славянское влияние, и поэтому в идише, например, в составных глагольных сказуемых или в придаточных предложениях глагол не ставится в конец фразы).
В литературе на идише по-немецки говорят немецкие евреи, а из евреев восточноевропейских - просветители (безусловно, положительные) и германофилы (вызывающие у авторов скорее насмешку). Обычно возникает ситуация qui pro quo: немецкий еврей приглашает восточноевропейского собрата прогуляться im Garten (в саду) – а воображению собеседника рисуется еврейский «гортн» (огород), и он совершенно не понимает, зачем там прогуливаться. А вопрос «Wie sind Sie geschlafen?» («Как Вы спали?»), заданный девушкой-германофилкой, вызывает у ее местечкового собеседника недоумение: в слове «wie» ему слышится южноеврейское «ви» (соответствующее литературному «ву») – ‘где’: - В каком смысле? Где я должен был спать? Дома я спал, я всегда сплю дома! … зачем Вам знать, милая барышня, как надо говорить: «wie» или «wo»? Я Вам скажу, что Ваш учитель – дурак; все равно, как говорить: «ви», «во» или «вэй» - лишь бы человек спал.
Ну, и самый известный пример такого рода, показывающий, насколько сходство между двумя языками обманчиво. Это сцена из повести Шолом-Алейхема «Мальчик Мотл». Герои повести оказываются в Австро-Венгрии, - и старший брат главного героя с другом поспорили, как по-немецки называется хрен: «Один говорил, что хрен по-немецки - "хран". Другой настаивал, что хрен по-немецки надо называть обязательно "хрон". Так часа два они убеждали друг друга - все без толку, остался только один выход: купить корневище хрена и показать хозяину постоялого двора. Ну, корневище принесли, - спрашивают: "Господин (реб ) немец! [желая придать своему тексту максимально официальный характер, герои уснащают свою речь гебраизмами] У нас к вам просьба (бакоше). Вы уж только скажите нам чистую правду (эмес). Как на вашем языке (лошн) называется вот этот плод (пейре) - хран или хрон?" А хозяин отвечает: на нашем немецком языке этот плод (дизе фрухт) называется не "хран" и не "хрон", а "меретих"...»