Конспект лекции "Еврейка-людоед"
Каким было отношение композиторов, либреттистов и слушателей к еврейской матери-детоубийце: как к людоеду? Как к обезумевшей от горя женщине? Вызывает ли она отвращение или жалость?
Совместно с Итальянским Институтом Культуры в Москве проект “Эшколот” провел седьмую лекцию из цикла «Культура евреев Италии». Речь на ней шла о типичном барочном жанре – жалобе, точнее о ее женской разновидности. Причем темой обсуждаемых на лекции жалоб стала не разлука с возлюбленным, а нечто, не имеющее параллелей ни в эпоху барокко, ни в какую другую: еврейская мать, которая варит и поедает своего сына, а затем оплакивает свой поступок.
Лектор, музыколог из Израиля Дон Харран, постарался установить личность кровожадной иудейки в историческом контексте. Затем он проанализировал текст и музыку двух жалоб-кантат в контексте творчества их композиторов и либреттистов. А в заключение ответил на вопрос, каким было отношение композиторов, либреттистов и слушателей к еврейской матери-детоубийце: как к людоеду? Как к обезумевшей от горя женщине? Вызывает ли она отвращение или жалость?
Людоеды в Библии
Из Библии можно привести несколько примеров каннибализма. Про один из них говорится в Книге Второзакония, глава 28: если народ будет соблюдать заповеди Бога, говорится там, они будут благославлены «плодом чрева» (потомством), «плодом земли» (пропитанием), «стадами скота» и наследием «на земле, которую Господь клялся отцам твоим дать тебе». Если же отступят от заповедей Бога, то будут прокляты: и ты будешь есть плод чрева твоего, плоть сынов твоих и дочерей твоих, которых Господь Бог твой дал тебе, в осаде и в стеснении, в котором стеснит тебя враг твой. Муж… не даст ни одному из них плоти детей своих, которых он будет есть, потому что у него не останется ничего в осаде и в стеснении. Женщина… не даст им детей, которых она родит; потому что она, при недостатке во всем, тайно будет есть их.
Другой пример встречается в Книге Царей (4 Цар.). Армия сирийского царя Венадада осаждает Самарию, в которой начинается жестокий голод (6:25). Две женщины договариваются съесть своих сыновей. Первая варит своего сына и поедает его вместо со второй. Когда же приходит черед второй сделать то же самое, она отказывается. Первая мать обращается к царю с жалобой: и сказал ей царь: что тебе? И сказала она: эта женщина говорила мне: "отдай своего сына, съедим его сегодня, а сына моего съедим завтра ". И сварили мы моего сына, и съели его. И я сказала ей на другой день: "отдай же твоего сына, и съедим его". Но она спрятала своего сына. (4 Цар. 28-29)
Третий пример – из Плача Иеремии, посвященного падению и разрушению Иерусалима завоевателями-вавилонянами. Основные тяготы осады были связаны с голодом. Руки мягкосердых женщин варили детей своих, чтобы они были для них пищею во время гибели дщери народа моего. (Иеремия 4:10)
Женщина-людоед в историческом контексте
В тексте обеих кантат упоминается император Тит и завоевание Иерусалима, поэтому для поиска исторического контекста для сюжета о женщине-людоеде самым ценным источником оказывается «Иудейская война» Иосифа Флавия (ум. 100 н.э.). Автор описывает военную кампанию Тита против взбунтовавшейся Иудеи: римская армия подвергает Иудею разорению, страдающие от голода иудеи дерутся за еду, обирают умирающих и набрасываются на отходы.
Также Иосиф Флавий рассказывает историю Марии, дочери Элеазара, из деревни Бет-Эзоб, что за Иорданом. После начала осады ее семья укрылась в Иерусалиме. Остатки еды у нее ежедневно отбирали солдаты. Тогда она схватила своего грудного младенца и воскликнула в отчаянии: «Несчастный малютка! Среди войны, голода и мятежа для кого вскормлю тебя? У римлян, если даже они нам подарят жизнь, нас ожидает рабство, еще до рабства наступил уже голод, а мятежники страшнее их обоих. Так будь же пищей для меня, мстительным духом для мятежников и мифом, – которого одного недостает еще несчастью иудеев – для живущих!» С этими словами она умертвила своего сына, изжарила его и съела одну половину; другую половину она прикрыла и оставила. Не пришлось долго ожидать, как пред нею стояли уже мятежники, которые, как только почуяли запах гнусного жаркого, сейчас же стали грозить ей смертью, если она не выдаст приготовленного ею. – «Я сберегла для вас еще приличную порцию», сказала она и открыла остаток ребенка. Дрожь и ужас прошел по их телу, и они стали пред этим зрелищем, как пораженные.
Весь город был потрясен случившимся. Даже римляне испытывали смешанные чувства: одни не могли поверить, другие жалели иудеев, доведенных до такой крайности, а некоторые возненавидели иудеев еще больше. Сам Тит заявил, что непричастен к этому, а обвинил в происшедшем самих иудеев, которые никак не желали «раскаяться». Разрушив Иерусалим и Храм, он в 71 г. н.э вернулся в Рим триумфатором. Мария, дочь Элеазара, стала прообразом матери-людоеда в обеих кантатах. Она относится к тому же архетипу матерей, поедающих своих детей, что и матери, упомянутые в приведенных выше библейских текстах.
Ее история была известна итальянским авторам XVI-XVII вв. из многочисленных латинских и итальянских переводов «Иудейской войны». Данте (ум. 1321) упоминает о ней в «Божественной комедии», перечисляя наказания чревоугодников в шестом круге Чистилища.
Первая кантата (датируется концом 1630-х или началом 1640-х)
Вероятный автор кантаты, Беллерофонте Кастальди, был известен своими весьма разнообразными талантами – музыканта (лютня, гитара, теорба), композитора (два опубликованных сборника), гравёра (авторские иллюстрации к одному из сборников), поэта (слова для многих музыкальных сочинений и три сборника стихов), автора сочинений в эпистолярном и автобиографическом жанре. Он постоянно перемещался между городами – Моденой, Генуей, Неаполем, Римом и Венецией.
Его песни в основном строфические и легкомысленные. Однако, периодически в его наследии встречаются более длинные и серьезные песенные сочинения. Далее я постараюсь ответить на вопрос о его предполагаемом авторстве в связи с тем, что он принадлежал к кругу знакомых и почитателей Монтеверди.
В связи с текстом кантаты необходимо упомянуть две фигуры: Антонио Бруни (ум. 1635) написал поэму терцинами, ставшую первым сочинением в его сборнике Epistole heroiche: poesie (1634). Другой неизвестный либреттист сократил поэму с 211 до 61 строки. «Героические послания» были весьма популярным жанром в Италии XVI-XVII веков, выходило множество сборников в этом жанре.
Что касается текста кантаты, то еврейская мать начинает свое письмо со слов «Я пишу великому Титу», а затем зачитывает свое письмо в одной непрерываемой речи, содержащей 62 строки.
В письме затрагивается четыре основных темы, первая из которых – описание обстоятельств, вынудивших мать приготовить себе в пищу собственного сына. «Движимая Фуриями и голодом», она отчаялась когда-либо «найти пропитание, чтобы прервать пост». У нее не было другого выхода, кроме как «жестоко и кровожадно лишить жизни собственного сына» и пожрать его плоть, «чтобы выжить». Другая тема – страдания жителей осажденного Иерусалима, который когда-то был «славой и оплотом Востока». «Сокрушенный двойным бедствием – голодом и войной, подавленный и захваченный, город влачит жалкое существование». В нем царит «нищета, бедствия и голодная смерть». Третья тема – обращение к Титу с просьбой пощадить страдающий город. Мать просит Тита отправить свои войска в другие края и укротить их «ненасытную жестокость». Она не может исправить свой поступок, но умоляет Тита по крайней мере не доводить других матерей до подобного отчаяния. Четвертая тема – просьба о милости. Мать завершает свое письмо жутким упоминанием о том, что оно написано кровью убитого сына.
Как мы знаем из Иосифа Флавия, Тит не поддался и не отступился, а наоборот, обвинил в произошедшем самих иудеев. В подтверждение своих слов он отдает приказ римским воинам разрушить Иерусалим.
Вторая кантата (датируется началом 1660-х) авторства Антонио Чести
Антонио Чести был в свое время известным певцом и сочинителем кантат и опер. Его кантаты затрагивают обычный спектр тем: героических, патетических, пасторальных, моральных и фривольных.
Автор стихов, Джованни Пьетро (Джампьетро) Монезио (ум. 1684) включил это стихотворение в первую часть своего сборника «стихов для музыки» (La musa seria, 1674). Оно фигурирует среди нескольких женских жалоб под названиями: «Нетерпеливая Пенелопа», «Брошенная Психея», «Красавица, разлученная с возлюбленным» и «Жалобы преданной жены».
Как и в случае с первой кантатой, в создании текста участвовали два человека – автор стихотворения Монезио и либреттист, адаптировавший его для кантаты.
Очень искусно выстроена образность, описывающая противоречивые чувства еврейской матери. Она мечется между материнской любовью и беспощадным голодом: ее сын – это «свет очей», «радость», «жизнь», «единственная опора», однако «неужели ему суждено стать жертвой жестокого голода?». Когда она просит угли разгореться, потому что им не хватает ветра, чтобы раздуть пламя, она признается, что им препятствует ее собственная нерешительность: угли увлажнены ее слезами. Чем больше пламя «медлит» и «отлынивает», тем хуже для нее, ведь голод ее все возрастает, но и сожаление тоже растет. Сыну, который был ее «единственной опорой» в жизни, теперь суждено послужить для «поддержания» ее жизни. Ее «поцелуи» превращаются в «жадные укусы». Два одновременных желания – разжечь и погасить угли, между которыми мечется мать, выражены в плане образности двумя противоположностями – огнем и водой (слезами). Мать полностью осознает собственную жестокость.
От слов к музыке
Что касается музыки, то несмотря на жуткую историю, рассказываемую в обеих кантатах, музыка остается спокойной и невозмутимой, то есть между характером текстов и музыки существует абсолютное несоответствие. Дело в том, что композиторов волновали не зверства, а правильно выстроенная гармония и мелодизм. Они следовали традициям сочинительства XVII века, соотнося вокальную партию с генерал-басом и стараясь привнести разнообразие путем чередования размера и стиля. Помимо редкого диссонанса на ключевых словах, варварский поступок еврейской матери выражения в музыке не находит.
Ее благозвучные и гармоничные фразы мало отличаются от подобных фраз в кантатах о страданиях и радостях любви. Приятная и временами прекрасная музыка служит средством передачи трагедии. Она лишает сюжет его «жала», делает удобоваримым для слушателя, если не по содержанию, то хотя бы по звуковому образу.
Важно другое: обе кантаты уникальны своей тематикой и смесью неоднозначных эмоций (поэт, композитор и слушатель не могут не чувствовать жалости к страдающей матери, в то же время все трое испытывают острое отвращение от рассказа о том, как она варит и поедает плоть своего сына). А главное их значение в том, что они воспроизводят центральное событие еврейской и дренеримской истории – завовевание Иерусалима Титом и страдания евреев, защищавших свое право на жизнь.
Лектор, музыколог из Израиля Дон Харран, постарался установить личность кровожадной иудейки в историческом контексте. Затем он проанализировал текст и музыку двух жалоб-кантат в контексте творчества их композиторов и либреттистов. А в заключение ответил на вопрос, каким было отношение композиторов, либреттистов и слушателей к еврейской матери-детоубийце: как к людоеду? Как к обезумевшей от горя женщине? Вызывает ли она отвращение или жалость?
Людоеды в Библии
Из Библии можно привести несколько примеров каннибализма. Про один из них говорится в Книге Второзакония, глава 28: если народ будет соблюдать заповеди Бога, говорится там, они будут благославлены «плодом чрева» (потомством), «плодом земли» (пропитанием), «стадами скота» и наследием «на земле, которую Господь клялся отцам твоим дать тебе». Если же отступят от заповедей Бога, то будут прокляты: и ты будешь есть плод чрева твоего, плоть сынов твоих и дочерей твоих, которых Господь Бог твой дал тебе, в осаде и в стеснении, в котором стеснит тебя враг твой. Муж… не даст ни одному из них плоти детей своих, которых он будет есть, потому что у него не останется ничего в осаде и в стеснении. Женщина… не даст им детей, которых она родит; потому что она, при недостатке во всем, тайно будет есть их.
Другой пример встречается в Книге Царей (4 Цар.). Армия сирийского царя Венадада осаждает Самарию, в которой начинается жестокий голод (6:25). Две женщины договариваются съесть своих сыновей. Первая варит своего сына и поедает его вместо со второй. Когда же приходит черед второй сделать то же самое, она отказывается. Первая мать обращается к царю с жалобой: и сказал ей царь: что тебе? И сказала она: эта женщина говорила мне: "отдай своего сына, съедим его сегодня, а сына моего съедим завтра ". И сварили мы моего сына, и съели его. И я сказала ей на другой день: "отдай же твоего сына, и съедим его". Но она спрятала своего сына. (4 Цар. 28-29)
Третий пример – из Плача Иеремии, посвященного падению и разрушению Иерусалима завоевателями-вавилонянами. Основные тяготы осады были связаны с голодом. Руки мягкосердых женщин варили детей своих, чтобы они были для них пищею во время гибели дщери народа моего. (Иеремия 4:10)
Женщина-людоед в историческом контексте
В тексте обеих кантат упоминается император Тит и завоевание Иерусалима, поэтому для поиска исторического контекста для сюжета о женщине-людоеде самым ценным источником оказывается «Иудейская война» Иосифа Флавия (ум. 100 н.э.). Автор описывает военную кампанию Тита против взбунтовавшейся Иудеи: римская армия подвергает Иудею разорению, страдающие от голода иудеи дерутся за еду, обирают умирающих и набрасываются на отходы.
Также Иосиф Флавий рассказывает историю Марии, дочери Элеазара, из деревни Бет-Эзоб, что за Иорданом. После начала осады ее семья укрылась в Иерусалиме. Остатки еды у нее ежедневно отбирали солдаты. Тогда она схватила своего грудного младенца и воскликнула в отчаянии: «Несчастный малютка! Среди войны, голода и мятежа для кого вскормлю тебя? У римлян, если даже они нам подарят жизнь, нас ожидает рабство, еще до рабства наступил уже голод, а мятежники страшнее их обоих. Так будь же пищей для меня, мстительным духом для мятежников и мифом, – которого одного недостает еще несчастью иудеев – для живущих!» С этими словами она умертвила своего сына, изжарила его и съела одну половину; другую половину она прикрыла и оставила. Не пришлось долго ожидать, как пред нею стояли уже мятежники, которые, как только почуяли запах гнусного жаркого, сейчас же стали грозить ей смертью, если она не выдаст приготовленного ею. – «Я сберегла для вас еще приличную порцию», сказала она и открыла остаток ребенка. Дрожь и ужас прошел по их телу, и они стали пред этим зрелищем, как пораженные.
Весь город был потрясен случившимся. Даже римляне испытывали смешанные чувства: одни не могли поверить, другие жалели иудеев, доведенных до такой крайности, а некоторые возненавидели иудеев еще больше. Сам Тит заявил, что непричастен к этому, а обвинил в происшедшем самих иудеев, которые никак не желали «раскаяться». Разрушив Иерусалим и Храм, он в 71 г. н.э вернулся в Рим триумфатором. Мария, дочь Элеазара, стала прообразом матери-людоеда в обеих кантатах. Она относится к тому же архетипу матерей, поедающих своих детей, что и матери, упомянутые в приведенных выше библейских текстах.
Ее история была известна итальянским авторам XVI-XVII вв. из многочисленных латинских и итальянских переводов «Иудейской войны». Данте (ум. 1321) упоминает о ней в «Божественной комедии», перечисляя наказания чревоугодников в шестом круге Чистилища.
Первая кантата (датируется концом 1630-х или началом 1640-х)
Вероятный автор кантаты, Беллерофонте Кастальди, был известен своими весьма разнообразными талантами – музыканта (лютня, гитара, теорба), композитора (два опубликованных сборника), гравёра (авторские иллюстрации к одному из сборников), поэта (слова для многих музыкальных сочинений и три сборника стихов), автора сочинений в эпистолярном и автобиографическом жанре. Он постоянно перемещался между городами – Моденой, Генуей, Неаполем, Римом и Венецией.
Его песни в основном строфические и легкомысленные. Однако, периодически в его наследии встречаются более длинные и серьезные песенные сочинения. Далее я постараюсь ответить на вопрос о его предполагаемом авторстве в связи с тем, что он принадлежал к кругу знакомых и почитателей Монтеверди.
В связи с текстом кантаты необходимо упомянуть две фигуры: Антонио Бруни (ум. 1635) написал поэму терцинами, ставшую первым сочинением в его сборнике Epistole heroiche: poesie (1634). Другой неизвестный либреттист сократил поэму с 211 до 61 строки. «Героические послания» были весьма популярным жанром в Италии XVI-XVII веков, выходило множество сборников в этом жанре.
Что касается текста кантаты, то еврейская мать начинает свое письмо со слов «Я пишу великому Титу», а затем зачитывает свое письмо в одной непрерываемой речи, содержащей 62 строки.
В письме затрагивается четыре основных темы, первая из которых – описание обстоятельств, вынудивших мать приготовить себе в пищу собственного сына. «Движимая Фуриями и голодом», она отчаялась когда-либо «найти пропитание, чтобы прервать пост». У нее не было другого выхода, кроме как «жестоко и кровожадно лишить жизни собственного сына» и пожрать его плоть, «чтобы выжить». Другая тема – страдания жителей осажденного Иерусалима, который когда-то был «славой и оплотом Востока». «Сокрушенный двойным бедствием – голодом и войной, подавленный и захваченный, город влачит жалкое существование». В нем царит «нищета, бедствия и голодная смерть». Третья тема – обращение к Титу с просьбой пощадить страдающий город. Мать просит Тита отправить свои войска в другие края и укротить их «ненасытную жестокость». Она не может исправить свой поступок, но умоляет Тита по крайней мере не доводить других матерей до подобного отчаяния. Четвертая тема – просьба о милости. Мать завершает свое письмо жутким упоминанием о том, что оно написано кровью убитого сына.
Как мы знаем из Иосифа Флавия, Тит не поддался и не отступился, а наоборот, обвинил в произошедшем самих иудеев. В подтверждение своих слов он отдает приказ римским воинам разрушить Иерусалим.
Вторая кантата (датируется началом 1660-х) авторства Антонио Чести
Антонио Чести был в свое время известным певцом и сочинителем кантат и опер. Его кантаты затрагивают обычный спектр тем: героических, патетических, пасторальных, моральных и фривольных.
Автор стихов, Джованни Пьетро (Джампьетро) Монезио (ум. 1684) включил это стихотворение в первую часть своего сборника «стихов для музыки» (La musa seria, 1674). Оно фигурирует среди нескольких женских жалоб под названиями: «Нетерпеливая Пенелопа», «Брошенная Психея», «Красавица, разлученная с возлюбленным» и «Жалобы преданной жены».
Как и в случае с первой кантатой, в создании текста участвовали два человека – автор стихотворения Монезио и либреттист, адаптировавший его для кантаты.
Очень искусно выстроена образность, описывающая противоречивые чувства еврейской матери. Она мечется между материнской любовью и беспощадным голодом: ее сын – это «свет очей», «радость», «жизнь», «единственная опора», однако «неужели ему суждено стать жертвой жестокого голода?». Когда она просит угли разгореться, потому что им не хватает ветра, чтобы раздуть пламя, она признается, что им препятствует ее собственная нерешительность: угли увлажнены ее слезами. Чем больше пламя «медлит» и «отлынивает», тем хуже для нее, ведь голод ее все возрастает, но и сожаление тоже растет. Сыну, который был ее «единственной опорой» в жизни, теперь суждено послужить для «поддержания» ее жизни. Ее «поцелуи» превращаются в «жадные укусы». Два одновременных желания – разжечь и погасить угли, между которыми мечется мать, выражены в плане образности двумя противоположностями – огнем и водой (слезами). Мать полностью осознает собственную жестокость.
От слов к музыке
Что касается музыки, то несмотря на жуткую историю, рассказываемую в обеих кантатах, музыка остается спокойной и невозмутимой, то есть между характером текстов и музыки существует абсолютное несоответствие. Дело в том, что композиторов волновали не зверства, а правильно выстроенная гармония и мелодизм. Они следовали традициям сочинительства XVII века, соотнося вокальную партию с генерал-басом и стараясь привнести разнообразие путем чередования размера и стиля. Помимо редкого диссонанса на ключевых словах, варварский поступок еврейской матери выражения в музыке не находит.
Ее благозвучные и гармоничные фразы мало отличаются от подобных фраз в кантатах о страданиях и радостях любви. Приятная и временами прекрасная музыка служит средством передачи трагедии. Она лишает сюжет его «жала», делает удобоваримым для слушателя, если не по содержанию, то хотя бы по звуковому образу.
Важно другое: обе кантаты уникальны своей тематикой и смесью неоднозначных эмоций (поэт, композитор и слушатель не могут не чувствовать жалости к страдающей матери, в то же время все трое испытывают острое отвращение от рассказа о том, как она варит и поедает плоть своего сына). А главное их значение в том, что они воспроизводят центральное событие еврейской и дренеримской истории – завовевание Иерусалима Титом и страдания евреев, защищавших свое право на жизнь.