Репортаж-конспект о лекции Б. Хаймовича

Проект «Эшколот» радует своих участников в любую погоду. Прохладным майским вечером любители еврейской истории и культуры собрались в книжном магазине «Гилея», чтобы погрузиться в мир парадоксальных явлений, удивительных открытий и разнообразных феноменов еврейской культуры на территории Габсбургской империи. Вещи, про которые рассказывал на своей лекции иерусалимский искусствовед Борис Хаймович, на первый взгляд не складываются в единую картину. Но на то она и мозаика: подойдя вплотную, видишь лишь осколки, а отступишь на несколько шагов — и перед тобой панно, наполненное смыслом.

Ученые евреи при царском дворе

Борис Хаймович начал лекцию с рассказа о еврейской пражской общине. Империя Габсбургов была благодатной почвой для роста в Европе разных культур, в том числе еврейских. На ее территории жили ашкеназы и сефарды; в Праге, Вене, Будапеште формировалась городская светская культура, на периферии развивались формы традиционной еврейской жизни. Наиболее оригинальный правитель Габсбургской империи Рудольф II (1552–1612) политике и войнам предпочитал интеллектуальные удовольствия и окружил себя учеными и мистиками, в том числе — каббалистами. При дворе императора состояли алхимики (евреи, перешедшие в христианство). Именно при Рудольфе II в Праге начинает процветать книгопечатание и появляется плеяда выдающихся ученых-раввинов. Его интерес к еврейской мистике привел к удивительной встрече: легендарный создатель Голема, крупнейший каббалист той эпохи, пражский раввин Лёв Бецалель беседовал с императором. Эта встреча описана в книге Давида Ганса, астронома и автора исторического труда «Цемах Давид» («Росток Давида»). Пражская община передала увлеченному астрологией императору амулет с изображением меноры — кстати, только в эту эпоху семисвечник стал узнаваемым еврейским символом. Почти невероятно, но то же самое можно сказать и про магендавид. Император подарил своему финансисту Мордехаю Майзелю камею с изображением шестиконечной звезды с короной в центре — и лишь после этого магендавид, ставший штандартом самого Майзеля и всей еврейской общины, начинает восприниматься как общепонятный еврейский символ.

Последствия толерантности

Империя Габсбургов была толерантна к своим подданным. Толерантна — и, следовательно, разнообразна. Она предпочитала повелевать входившими в нее народами, давая им возможность проявлять свою национальную культуру. В 1782 году император Иосиф II издал «Толеранцпатент» — «Эдикт о толерантности». Это эпохальное событие позволило евреям наравне с другими народами развивать язык, религию, свободно отправлять свой культ. Не задерживаясь долго в XVIII веке, лектор движется дальше, ко времени правления Франца Иосифа (1848–1916). Этот правитель был для евреев абсолютно «своим»: в здании пражского раввинского суда, бейт-дина, на самом видном месте мы к своему удивлению обнаруживаем не изображение кого-нибудь из известных раввинов, а портрет императора. Толерантность, приводившая к таким вот милым казусам, имела и центробежную силу: нащупывание своей индивидуальности может приводить к разрыву, что и произошло, когда Венгрия отделилась от Австрии. Империя стала двойной, и конечно же это не могло не отразиться и на евреях. Борис Хаймович цитирует Милана Кундеру: «Евреи стали главными космополитами, главным связующим элементом в центральной Европе, своего рода интеллектуальным цементом, концентрированной эссенцией духа, создателями интеллектуального универсализма». Евреи, получившие в Венгрии полное равноправие, начинают участвовать в формировании венгерской культуры, художественного стиля. Вместе с тем формируется и еврейская культура, например, строятся синагоги.

Синагогальная архитектура как выражение национального духа

Толерантность означала для евреев сопричастность доминантной культуре, возможность реализовать себя в ней. Интересно сравнить синагоги, которые строятся в разных крупных городах. Венская реформистская синагога (1826) выглядит как обыкновенная готическая часовня: здешние евреи чувствуют себя частью австрийской культуры, полагая, что в европейском культурном пространстве им отведена та же часть, что и австрийцам или немцам. Парадоксально, но именно так — строя синагогу, внешне неотличимую от католического собора — они выражают свое национальное самосознание. Примерно то же самое происходило в Кракове, где в 1860 году открылся «Темпл», построенный в романском стиле.

Но стоит посмотреть немного в сторону — и картина меняется. Проект крупнейшей синагоги Европы — синагоги Будапешта — принадлежит австрийскому архитектору Людвигу Фёрстеру. В 1854 году был заложен первый камень этого храма в неожиданном мавританском стиле, который становится здесь основой нового еврейского национального стиля. Возникает удивительный круговорот влияний: евреи заказывают архитектору-австрийцу строительство синагоги, тот выбирает для нее мавританский стиль, а венгры, тоже в свое время пришедшие на эту землю с востока, решают, что этот стиль очень подходит им. И вот результат: по берегам Дуная вырастают ряды двух-трехцветных зданий с башенками и в полосочку. Однако не все так однозначно в Будапеште: немногим позднее венгерский еврей Бела Лайта использует в декоре будапештских зданий хеттские и угаритские плетения, которые, по его мнению, соответствуют одновременно и еврейскому и протовенгерскому духу. А вот в Праге реформистская община, которая могла бы опираться на давнюю существующую в городе традицию, не строит себе неоготику, не создает неороманскую архитектуру, а вслед за Фёрстером принимает мавританский стиль в качестве архитектурного стиля освобожденных, эмансипированных евреев.

«Еврейская монархия»

Еще одно яркое пятно в имперской мозаике — удивительный феномен хасидской культуры Волыни. Нигде и никогда больше не повторялось такое — Ружинский ребе, рав Исроэль, уподобил себя монарху, создав некое подобие императорского двора. Его «империя внутри империи» простиралась на всю Буковину. И до него хасидские цадики устраивали «дворы», но рав Исроэль первый построил себе настоящий дворец и ввел понятие царского образа жизни: выезд на шестерке лошадей, оркестр, придворные художники и архитекторы. То, что ребе был важным духовным лидером, хорошо иллюстрирует тот факт, что к нему приезжал посланник императора Меттерних — австрийский министр, князь и герцог. Сыновья Ружинского ребе тоже строили себе дворцы — в разных местах Буковины и Трансильвании. Не давая слушателям забыть, что главной темой лекции является соседство совершенно разных явлений, Борис Хаймович рассказал и про другие пласты еврейской культуры, существовавшие параллельно с этим совсем рядом, в Черновцах и других городах этого региона, — прослойку эмансипированных, светских евреев, и общины евреев традиционного образа жизни, пришедших в город из Галиции. Такое многообразие форм еврейской жизни в замкнутом пространстве действительно поражает.

Досадная невстреча и сенсационное открытие пасхальной Агады

В эту эпоху все профессии для евреев на территории Австро-Венгерской империи были открыты, среди них появляется много историков, искусствоведов. Алоизиус Браер, выпускник Венского университета, посвятил свою диссертацию еврейской архитектуре. Чтобы доказать, что такая архитектура вообще существует (некоторые сомневались), Браер предпринял ряд экспедиций в Галицию. Он путешествовал, осматривая одну старинную деревянную синагогу за другой, и не замечал, что у него под носом десятки синагог расписывают в традиции, которую он считал утерянной. Он искал подлинное еврейское искусство, написал эпохальный труд «Деревянные синагоги в Польше» (в соавторстве с еще двумя учеными), но то искусство, которое продолжало развиваться, для него не существовало. Таков парадокс еврейских культур, которые не пересекались, находясь совершенно рядом.

А в 1894 году в городе Сараево произошло событие, в принципе изменившее представление ученых о еврейской художественной культуре. Рукописная пасхальная Агада, привезенная в свое время из Кастилии, 600 лет подряд использовавшаяся в сефардском семействе по назначению — для проведения пасхального седера — вдруг обнародуется при самых прозаических обстоятельствах: последний ее владелец принес рукопись в библиотеку в надежде заработать на хлеб. Библиотекарь купил Агаду и отвез ее в Будапешт к Давиду Кауфману — искусствоведу, коллекционеру и создателю первого еврейского музея. Кауфман сразу понял, что к нему в руки попала мировая сенсация: с одной стороны, до этого времени считалось, что у евреев нет вообще никаких фигуративных изображений, а с другой — перед искусствоведами впервые предстали сцены из быта испанских евреев первой половины XII века (на иллюстрациях виден, например, интерьер несохранившейся синагоги). Кауфман был так потрясен, что инициировал поиски и изучение еврейских рукописей на всей территории Австро-Венгерской монархии. И перед учеными открылась удивительная картина: оказалось, что с начала XVIII века в Богемии и Моравии, потом в Вене и ганзейских городах существовали школы росписи этих рукописей. На лекции Борис Хаймович показал несколько иллюстраций из Биркат haмазон (благословение на прием пищи) и очень изящную графику из пасхальных Агад.

Новые возможности

Одной из черт еврейской культуры Габсбургской империи конца XIX – начала XX века было странное сосуществование ортодоксального и эмансипированного еврейства. Профессор показал несколько контрастных портретов: бородатый, одетый в традиционные одежды борец с еврейскими ересями Цви Гирш Ашкенази жил всего лишь поколением раньше Густава Малера, который выглядит абсолютно современно: пройдись по московской улице — обязательно встретишь кого-нибудь похожего. Один из последних ортодоксальных пражских раввинов рав Рапопорт — с пейсами, в лисьей шапке и талесе — и Гуго фон Гофмансталь, поэт и драматург, сформировавший новую символистскую поэзию и драматургию, — со стрижкой-бобриком; композиторы Арнольд Шёнберг и Александр фон Цемлинский, без которых немыслима музыка XX века; писатели Артур Шницлер (автор повести, по которой снят фильм Кубрика «С широко закрытыми глазами») и Франц Верфель, друг Макса Брода и Кафки, — все эти люди вышли из традиционной еврейской среды. Появление этой плеяды блестящих имен объясняется тем, что уникальное «мозаичное» историческое и культурное образование — Габсбургская империя того времени — предоставляло молодым людям возможность кардинально поменять жизнь — и не только свою, но и всей Европы.