Конспект лекции "Центральный парк: Беньямин/Бодлер"
Круглый стол проекта «Эшколот» был посвящен выходу в свет эссе «Центральный парк» Вальтера Беньямина на русском языке сразу в двух переводах Александра Ярина в издательстве Grundrisse и Сергея Ромашко в издательстве Ad Marginem. Философ Йоэль Регев, поэт Александр Скидан, поэт Елена Фанайлова и переводчики Александр Ярин и Сергей Ромашко поговорили об одном из самых загадочных текстов Беньямина.
Нельзя сказать, что при жизни идеи Вальтера Беньямина обладали той влиятельностью, которой они обладают сегодня. Парадоксальность этого философа заключается в том, что он был человеком своего времени, человеком эпохи модерна, но его идеи опередили это время на несколько десятилетий вперед. Беньямин был «открыт» миру в 60-х годах, когда благодаря его ученику и другу, одному из основателей Франкфуртской школы, Теодору Адорно вышло первое собрание сочинений. Спустя десятилетие, в 1972—1989 годах, начинает выходить семитомник, а в 1995—2000-х публикуется обширная переписка философа. В России интерес к Вальтеру Беньямину возник в середине 90-х, и не утихает по сей день. Выход одного эссе в двух переводах – тому подтверждение.
Идеи, высказанные философом, оказались особенно созвучны настроениям последнего десятилетия ХХ века, а представители гуманитарной мысли, придерживающиеся, порой, ровно противоположных взглядов, находят в наследии Беньямина обоснование своим концепциям. Круглый стол еще раз это продемонстрировал.
С точки зрения философа Йоэля Регева фигура Вальтера Беньямина важна, потому что он выстраивал свою теорию на сочетании левых идей, испытывающих сильное влияние марксизма, и мистических течений иудаизма. Диалектическое противоречие снимается, если присмотреться к этим двум составляющим: внутри иудаизма и марксизма оказывается одна и та же идеологическая схема: в ожидании революционного преобразования истории и в ожидании прихода мессии много общего. Развитие левого движения невозможно без постановки вопроса о радикальной секуляризации, причем такой, которая не просто отказывается от теологии, а занимается материалистической экспроприацией теологического наследия, если использовать терминологию Славоя Жижека или Алена Бадью. Регев обращается к опыту последних десятилетий: «политические обстоятельства показывают, что любое революционное движение, если оно претендует на массовость, обязательно должно иметь теологическую составляющую. Именно этот вопрос является центральным для целого ряда философов». Йоэль Регев подчеркивает, что в 30-е годы Беньямин был единственным мыслителем, кто пытался эти две составляющие соединить. Но насколько философу удалось решить поставленные задачи? С точки зрения исследователя спекулятивного реализма – не вполне. «У Беньямина есть черты, которые мне очень неприятны: в стиле, интонации – надрывность и некоторая плаксивость. – говорит Регев – Возможно, это связано с представлением Беньямина о том, что единственный способ совмещения этих полюсов – это героический крах. Об этом он постоянно пишет, и в «Бодлере» в том числе... Я не считаю, что героический крах – это решение этой задачи, крах – это тупик». Переводчик Сергей Ромашко не соглашается с Регевом, и утверждает, что это не плаксивость – а меланхолия, одно из важнейших понятий в системе Беньямина.
Однако какое отношение к марксистской левизне с иудео-мистическим уклоном имеет Шарль Бодлер – символист и эстет, поднятый на знамена ревнителями чистого искусства? При жизни Вальтер Беньямин был известен, скорее, как литературный критик и искусствовед , Бодлера он переводил на немецкий язык. Но французский поэт привлекал его не только в этой связи. Для Беньямина автор «Цветов зла», прежде всего, – автор, способный видеть критически, «поэт критики, если угодно», – говорит Александр Скидан. В 1855 году Шарль Бодлер посещает Всемирную парижскую выставку, и впервые сталкивается там с продукцией массового производства. «Бодлер осмысливает это феномен одновременно с Марксом, разумеется в эстетических категориях: дендизма, фланерства, моды, женского макияжа, все эти темы и делают его современной фигурой... Задача Беньямина вырвать Бодлера из реакционной концепции чистого искусства». Бодлер в интерпретации философа лишен романтического ореола – это не проклятый поэт, а художник, осознающий существование и диктат рынка. «В этом смысле Бодлер является протоформой художника в современном понимании, понимании, скажем, Урхола» – замечает Александр Скидан. Следующим возникает вопрос, а как Бодлер связан с названием эссе – Центральный парк? Название провоцирует множество толкований. В тексте нет ни единой ссылки на то, что это такое, Елена Фанайлова считает, что ключ разгадке в том, что центральный парк – это одна из структур модернового города, это может быть связано с архитектурным представлением о модерне, а Беньямин в эссе все время делает попытку как бы вписать фигуру Бодлера в строящийся Париж.
Сложность книги не только в непривычном взгляде на Бодлера, но и в принципе организации текста, его фрагметарности: «Центральный парк – это, строго говоря, не текст, а скорее, картотека... – говорит по этому поводу переводчик Серегей Ромашко – И в этом его сложность, но и его же достоинство, потому что на этом примере мы видим, как работал Беньямин. Это принцип гипертекста и базы данных: один и тот же кусок помещен в разные тексты», Александр Скидан отмечает, что такая стратегия близка к дадаистическй традиции. Внимание к поэтике текста позволяет рассмотреть Беньямина с литературной точки зрения и подойти, собственно, к проблеме перевода философского текста. Эта проблема волновала и самого философа. Об этом написано его эссе «Задача переводчика».
В центре внимания Вальтера Беньямина – два противоположных подхода к переводу: максимально точный, достигаемый дословностью, и свободный. Эта проблематика проецируется и на ситуацию с переводом «Центрального парка». Александр Ярин говорит, что многое в тексте оставалось для него «темным», «непонятным», и «спас» его в этой ситуации подход к эссе, как к поэтическому тексту. Сергей Ромашко же, наборот, не просто переводит, а исследует текст, стремясь к академической точности.
Нельзя сказать, что итогом дискуссии стало некое единое понимание «Центрального парка» и фигуры Вальтера Беньямина в целом, вероятно, это невозможно в принципе, зато возможно и необходимо прояснение отдельных аспектов философии мыслителя, за экспроприацию которого и по сей день продолжаются бои.
Нельзя сказать, что при жизни идеи Вальтера Беньямина обладали той влиятельностью, которой они обладают сегодня. Парадоксальность этого философа заключается в том, что он был человеком своего времени, человеком эпохи модерна, но его идеи опередили это время на несколько десятилетий вперед. Беньямин был «открыт» миру в 60-х годах, когда благодаря его ученику и другу, одному из основателей Франкфуртской школы, Теодору Адорно вышло первое собрание сочинений. Спустя десятилетие, в 1972—1989 годах, начинает выходить семитомник, а в 1995—2000-х публикуется обширная переписка философа. В России интерес к Вальтеру Беньямину возник в середине 90-х, и не утихает по сей день. Выход одного эссе в двух переводах – тому подтверждение.
Идеи, высказанные философом, оказались особенно созвучны настроениям последнего десятилетия ХХ века, а представители гуманитарной мысли, придерживающиеся, порой, ровно противоположных взглядов, находят в наследии Беньямина обоснование своим концепциям. Круглый стол еще раз это продемонстрировал.
С точки зрения философа Йоэля Регева фигура Вальтера Беньямина важна, потому что он выстраивал свою теорию на сочетании левых идей, испытывающих сильное влияние марксизма, и мистических течений иудаизма. Диалектическое противоречие снимается, если присмотреться к этим двум составляющим: внутри иудаизма и марксизма оказывается одна и та же идеологическая схема: в ожидании революционного преобразования истории и в ожидании прихода мессии много общего. Развитие левого движения невозможно без постановки вопроса о радикальной секуляризации, причем такой, которая не просто отказывается от теологии, а занимается материалистической экспроприацией теологического наследия, если использовать терминологию Славоя Жижека или Алена Бадью. Регев обращается к опыту последних десятилетий: «политические обстоятельства показывают, что любое революционное движение, если оно претендует на массовость, обязательно должно иметь теологическую составляющую. Именно этот вопрос является центральным для целого ряда философов». Йоэль Регев подчеркивает, что в 30-е годы Беньямин был единственным мыслителем, кто пытался эти две составляющие соединить. Но насколько философу удалось решить поставленные задачи? С точки зрения исследователя спекулятивного реализма – не вполне. «У Беньямина есть черты, которые мне очень неприятны: в стиле, интонации – надрывность и некоторая плаксивость. – говорит Регев – Возможно, это связано с представлением Беньямина о том, что единственный способ совмещения этих полюсов – это героический крах. Об этом он постоянно пишет, и в «Бодлере» в том числе... Я не считаю, что героический крах – это решение этой задачи, крах – это тупик». Переводчик Сергей Ромашко не соглашается с Регевом, и утверждает, что это не плаксивость – а меланхолия, одно из важнейших понятий в системе Беньямина.
Однако какое отношение к марксистской левизне с иудео-мистическим уклоном имеет Шарль Бодлер – символист и эстет, поднятый на знамена ревнителями чистого искусства? При жизни Вальтер Беньямин был известен, скорее, как литературный критик и искусствовед , Бодлера он переводил на немецкий язык. Но французский поэт привлекал его не только в этой связи. Для Беньямина автор «Цветов зла», прежде всего, – автор, способный видеть критически, «поэт критики, если угодно», – говорит Александр Скидан. В 1855 году Шарль Бодлер посещает Всемирную парижскую выставку, и впервые сталкивается там с продукцией массового производства. «Бодлер осмысливает это феномен одновременно с Марксом, разумеется в эстетических категориях: дендизма, фланерства, моды, женского макияжа, все эти темы и делают его современной фигурой... Задача Беньямина вырвать Бодлера из реакционной концепции чистого искусства». Бодлер в интерпретации философа лишен романтического ореола – это не проклятый поэт, а художник, осознающий существование и диктат рынка. «В этом смысле Бодлер является протоформой художника в современном понимании, понимании, скажем, Урхола» – замечает Александр Скидан. Следующим возникает вопрос, а как Бодлер связан с названием эссе – Центральный парк? Название провоцирует множество толкований. В тексте нет ни единой ссылки на то, что это такое, Елена Фанайлова считает, что ключ разгадке в том, что центральный парк – это одна из структур модернового города, это может быть связано с архитектурным представлением о модерне, а Беньямин в эссе все время делает попытку как бы вписать фигуру Бодлера в строящийся Париж.
Сложность книги не только в непривычном взгляде на Бодлера, но и в принципе организации текста, его фрагметарности: «Центральный парк – это, строго говоря, не текст, а скорее, картотека... – говорит по этому поводу переводчик Серегей Ромашко – И в этом его сложность, но и его же достоинство, потому что на этом примере мы видим, как работал Беньямин. Это принцип гипертекста и базы данных: один и тот же кусок помещен в разные тексты», Александр Скидан отмечает, что такая стратегия близка к дадаистическй традиции. Внимание к поэтике текста позволяет рассмотреть Беньямина с литературной точки зрения и подойти, собственно, к проблеме перевода философского текста. Эта проблема волновала и самого философа. Об этом написано его эссе «Задача переводчика».
В центре внимания Вальтера Беньямина – два противоположных подхода к переводу: максимально точный, достигаемый дословностью, и свободный. Эта проблематика проецируется и на ситуацию с переводом «Центрального парка». Александр Ярин говорит, что многое в тексте оставалось для него «темным», «непонятным», и «спас» его в этой ситуации подход к эссе, как к поэтическому тексту. Сергей Ромашко же, наборот, не просто переводит, а исследует текст, стремясь к академической точности.
Нельзя сказать, что итогом дискуссии стало некое единое понимание «Центрального парка» и фигуры Вальтера Беньямина в целом, вероятно, это невозможно в принципе, зато возможно и необходимо прояснение отдельных аспектов философии мыслителя, за экспроприацию которого и по сей день продолжаются бои.