Podcast #29 Soviet Labukh Music (2)

Подкаст
33 минуты

Скачать эпизод целиком (mp3) | Слушать на: Apple Podcasts | Яндекс Музыка | Spotify | TuneIn | Bookmate

Архивы КГБ, эксклюзивные интервью и редкие записи – во второй части подкаста Radio Eshkolot, посвященного советским ресторанным музыкантам-лабухам. Составители и ведущие – Митя Храмцов («Добраночь») и Илья Сайтанов («Лакоча»). Не забудьте сначала послушать первую часть подкаста и прилагающийся к ней комментированный плейлист.

Еврейская музыка в советском ресторане (часть 2)

С вами Илья Сайтанов и Митя Храмцов. Мы продолжаем начатый в недавнем подкасте рассказ о еврейской музыке в советском ресторане. В качестве эпиграфа послушаем одесского музыканта Семёна Палея:

И мама моя, и папа знали очень много песен. В двадцатые годы, когда они были молодые, мама даже училась в школе еврейской рабочей молодёжи, Евромол называлась. Они встречались. Были коллективы, где даже русские и украинские люди были вынуждены выучить идиш чтобы работать с еврейскими коллективами. В нашем дворе был один человек, украинец, он был мельником, но он говорил на идиш лучше, чем евреи. Это эпоха двадцатых, начала тридцатых годов. А потом начался тридцать седьмой год. И сороковый, когда Бабеля расстреляли. И стало всё понятно. Что лучше сидеть очень, очень тихо, и ничего о своём еврействе не говорить. И в это время началось вот это самое, когда Абрамович стал Ивановым, Хаим стал Васей, и так далее, и так далее. Началась такая вот мимикрия, чтобы быть как все, русскими или «советским человеком», вот такая формулировка была.

Был большой страх за всё, что касается еврейства. Я ведь ещё при Сталине жил. В пятьдесят третьем году мне было пятнадцать лет, а уже начиналось дело врачей, и готовилось передвижение евреев на Дальний Восток. Это страшное время было. Но Сталин умер, и как-то это дело притихло. И даже потом появился Хрущёв, чьё время было названо «оттепелью». И казалось, что еврейское искусство возродится. Но это продолжалось четыре-пять лет. А потом снова стали закручивать гайки и контролировать всё то, что делалось на эстраде. Тем более, что по радио бесконечно шли лекции о том, что Израиль это враг Советского союза, что сионисты это враги Советского Союза. А те кто поёт еврейские песни это их агенты.

Илья Сайтанов:

Мы начнём с хрущёвских шестидесятых годов, и посмотрим, как менялось отношение государства к еврейской музыке в ресторане. Около 1963 года моя мама, Наталья Сайтанова, ходила слушать еврейский оркестр со скрипкой и пением на идиш в ресторан недалеко от метро «Бауманская» в Москве.

Наталья Сайтанова:

Из того что они реально пели и мне запомнилось, у них было два ключевых номера, и самый главный был «А идн койфтн папиросн», знаешь такой? «...сироту вы пожалейте, ноги мои босы» и так далее. Это у них каждый раз было. А второй «Купите бублики».

Илья: А на каком языке? То есть поют на идиш, получается?

Наталья Сайтанова: Пели все на идиш. Или на таком смешанном как «А идн койфтн папиросн». Но, например, «Бублики» они пели по-русски, естественно.

Илья: Танцевал кто-то?

Наталья Сайтанова: Нет, никогда не танцевали. Хотя «Хаву нагилу» они играли.

Илья: И, по её воспоминаниям, музыка эта звучала свободно, без ограничений: 

Наталья Сайтанова: Здесь, судя по всему, никаких запретов не было. Это как раз была, фактически, то, что называется оттепель.

Илья Сайтанов: А из справки КГБ Украинской ССР мы понимаем, что уже в 1972 году эти песни считались песнями «неблагонадёжными», не входили в «утверждённый репертуар»:

В ряде ресторанов городов Симферополя, Евпатории, Алушты и Феодосии Крымской области в последнее время имеет место исполнения оркестрами мелодий «Семь сорок» и «Хава нагива», пользующихся большой популярностью среди националистически настроенных евреев.

Оркестрами ресторанов г. Николаева систематически исполняются еврейские песни и мелодии «Семь сорок», «Купите папиросы», «Мальчик из гетто», «Плач Израиля», «Мясоедовская» и другие не входящие в репертуар оркестра.

В 1971 году музыкантами оркестра «Кечкемет» г. Симферополь и кафе «Феодосия» дважды исполнялся «Гимн Израиля». В отношении музыкантов ресторана «Кечкемет» Ковтун В. В. и Бакши В. И. УКГБ проведены профилактические мероприятия, а музыкант Матвеев уволен.

Что же случилось между 1963 и 1971 годом? Как минимум два события: Шестидневная война в июне 1967 года, в которой СССР поддержал арабские страны, противников Израиля. И массовая репатриация евреев из СССР, которая началась как раз в начале 1970-х.

Рассказывает одесский музыкант Дмитрий Шварц:

А вот когда начались проводы, когда уже в семидесятых годах начали евреи уезжать  что получалось: у людей оставалось много денег. И они решали сделать проводы как проводы. И уже играли всё что хочешь. Они платили бешенные бабки.  Если раньше мы за пять рублей песню пели, то здесь шли только червонцы, полтинники и четвертаки. Ну как же можно отказаться, чтоб не спеть? Под риск  рисковали, и пели, и зарабатывали.

Илья Сайтанов: В итоге «сионистские» мелодии стали попадать в списки запрещённых, а музыкантов стали жёстче контролировать.

Дмитрий Шварц: Мы играли и пели всё и вдруг, в какой-то один день как-то всё стало меняться. Наш паскудный директор Белецкий создал ОМА объединение музыкальных ансамблей. И заставил все рестораны, чтобы музыканты не в самом ресторане получали зарплату, а чтобы мы якобы были централизованы короче, чтобы был над нами контроль. И также со свадебными залами было. И мы играли, играли, а потом вдруг стали запрещать.

Эти все дирижёры, шмирижёры что они придумали. Они придумали над оркестрами поставить… у группы оркестров чтоб был какой-то один дирижёр. А эти все дирижёры закончили одесскую консерваторию по классу народных инструментов. Что он там разбирался? Он знал Глинку, Шминку и больше ничего.

Илья Сайтанов: В списки «запрещённого репертуара» попадали самые неожиданные песни. Рассказывает Семён Палей:

Я работал в одном из парков культуры. Там надо было заполнять рапортички. Однажды я в одну из рапортичек поставил мою любимую молдавскую мелодию. Кстати говоря, очень люблю молдавскую музыку, которая очень схожа с еврейской. Я поставил песню под названием «Frumoase-s nunțile-n colhoz». Это песня про трактористов, которые пашут колхозные поля и так далее. Но мелодия очень весёлая, и я решил ввести её в репертуар. Вызывает меня директор парка и говорит: «Семён, Вы увольняетесь с работы». Я говорю: «За что!?».

— Вы поёте запрещённый репертуар.

Я говорю: «Какой запрещённый репертуар?»

— Вот тут у Вас записано: «Frumoase-s nunțile-n colhoz».

Я говорю: «Позвольте! Я пошёл в киоск, купил журнал в издательстве. Это изданная книга молдавских народных песен. Вот автор. Вот автор текста».

Он говорит: «Как это так? Где Вы взяли?»

Я: «Да вот же, печатный журнал в киоске купил».

Он сидит обалдевший. А мне из обкома прислали распоряжение. Я говорю: «Ну, хорошо. Объясните мне, пожалуйста, какой репертуар запрещён? Вы где-нибудь на бумаге какую-то инструкцию имеете?»

— Да, я имею, но я Вам её не покажу.

Я говорю: «Как это так? А за что Вы меня увольняете?»

— Ладно, я сейчас позвоню в обком.

Звонит какому-то там секретарю и говорит: «Вот Вы велели мне уволить Палея с работы за то, что он поёт запрещённый репертуар. А он взял его из журнала». А ему говорят на той стороне: «Не Ваше дело». Он говорит: «Но я же тоже должен знать, что можно, а что нельзя». А ему говорят, что это не публичная инструкция. В общем, кончилось тем, что этот директор говорит мне: «Идите работайте».

Потом я спросил своего приятеля, который учился в Кишинёве: «Лёня, почему они пристали ко мне?». А он говорит: «Всё дело вот в чём. Фамилия автора текста ни Лучану там, и ни Петреску, а Зильберштейн. Он взял фамилию жены и уже уехал в Израиль. А Израиль наш враг. И значит, я пою запрещённые песни. И речь шла о молдавской песне на молдавском языке! Вовсе не еврейской даже».

Илья Сайтанов: Было бы интересно сегодня почитать эти списки, может кто из слушателей видел их в открытом доступе? Напишите нам.

Послушаем ту самую песню про свадьбу в колхозе:

Дмитрий Шварц: С семьдесят второго года где-то, даже ещё раньше. Не так, с семьдесят второго года уже, семьдесят четвёртого года начали уже постепенно зажимать, зажимать и потом зажали. На свадьбах играли, если свадьба в каком-то клубе или где-то в какой-то столовой.

Митя Храмцов: Не в каком-нибудь центральном ресторане.

Дмитрий Шварц: Нет, нет. В центральных ресторанах уже люди боялись. Они сидели, зарабатывались хорошие бабки, и они просто уже боялись потерять эти деньги. И они если, допустим, заказывали «Семь сорок», играли «Молдовеняску», или жок молдавский. А люди выпили по сто пятьдесят им уже по хрен, что танцевать, тыц, тыц, тыц и всё…

Илья Сайтанов: И в результате всех этих усилий еврейский репертуар ушёл из ресторанов. Осталась, буквально, пара вещей. Рассказывает Юрий Хаинсон, наш друг, пианист и аккордеонист из Харькова, уже про восьмидесятые годы в своём славном городе:

Были такие две градации разрешённости. «Семь сорок» играли везде. Представить себе украинскую свадьбу на которой не танцуют гопак ну, можно. Но представить себе украинскую свадьбу, на которой не танцуют «7:40» практически невозможно. То есть, «7:40» и «Цыганочку» танцевали на любой украинской свадьбе. Но «Семь сорок» можно, а вот «Хава нагила»  это уже сионизм.

Я хорошо помню как в ресторане «Театральный», у нас на углу Сумской, прямо на площади Советской нам заказали «Хава нагилу». И градация была такая это были уже где-то восьмидесятые годы. Заказ песни стоил три рубля. Заказ фирменной песни импортной, тогда была в моде итальянская эстрада, «Лашате ми кантаре» это было пять рублей. А вот «Хава нагила» – было десять.

Илья Сайтанов: Послушайте, как звучит «7:40» на украинской свадьбе (или, лучше сказать «Сiм сорок» на українскому весiллi) в исполнении гурта «Виляни»:

На видео можно увидеть, как под эту мелодию танцуют популярный украинский танец с платочком и поцелуями – цілований з хустинкою:

Митя Храмцов: Одновременно с усилением давления на музыкантов, происходили изменения с языком. Советские евреи переставали говорить на идиш.

Говорит Дмитрий Шварц:

У нас же в Одессе было очень много евреев. И все разговаривали. У меня тетя, она всю жизнь прожила в Одессе. Она по русски разговаривала на «он», «она», на «ё», на «не ё». И она забывалась и переходила на идиш. А потом уже, начиная, где то с 50-х годов, люди стали закрываться как в ракушку. Только дома разговаривали. На улице уже плохо было слышно, вернее вообще не было слышно еврейской речи. А потом старики уже умерли, люди, многие уехали и получился разрыв. Понимаешь?

Митя Храмцов: Идиш уходил, это касалось и слушателей и исполнителей.

Дмитрий Шварц: Многие просто пели знаешь как? Просто слова переписали русскими буквами. У нас очень мало людей было, которые понимали, что они поют и как они поют. В Одессе идиш знал только я и Сеня Палей. Больше никто!

Митя Храмцов: Вот что вспоминает Алик Копыт – вокалист Amsterdam Klezmer Band, подростком эмигрировавший из Одессы в 1978 году:

В детстве меня родители водили на различные торжества, в основном свадьбы, которые устраивали богатые евреи в Одессе. Но факт в том, что ничего там не было такого, особенного идишского. Такого сильно зашкаливающего еврейского. Там скорее на русском языке на еврейскую тему да. То есть, как скажем, «Хаим, лавочку закрой» песня на русском языке на еврейскую тему. Да, пожалуйста!

Илья Сайтанов: Итак, в результате гонений репертуар уходит. Язык тоже уходит вместе с носителями.  Что же остается? Специфическая манера игры? Или просто национальность музыканта? Миф о еврейском скрипаче стал частью городской культуры. А фигуры этого пантеона – значимыми именами для своих городов. Скрипачу Моне, то есть Соломону Телесину, в Ростове в мае 2020 установили памятник. Мы знаем про несколько таких имён: скрипач Сашка в Одессе, которому посвящён рассказ Куприна «Гамбринус», Моня в Ростове, Иосиф Рубинчик в Харькове. В Кирове недавно отмечали столетие скрипача и саксофониста Зямы (Соломона Борисовича Сахара). Вопрос к тебе, Митя, как скрипачу. Можно ли, во-первых, вообще говорить о «ресторанном» способе игры на скрипке? Типа, в ресторане на скрипке играют вот так. И во-вторых, имеет ли этот «ресторанный» способ игры на скрипке какое-то отношение к клезмерской традиции? Здесь тебе, как скрипачу слово, что ты об этом думаешь?

Митя Храмцов: Сложная тема. Как академические скрипачи об этом думают: есть академическая манера игры, и есть от неё отступления. И вот ресторанная манера – это, отступление от классической манеры. Когда ты делаешь много глиссандо, широкое вибрато, тебе говорят «что за ресторан?» или «что ты тут развёл цыганщину». Действительно, до революции румынские скрипачи-лаутары, которые в основном были цыгане, приезжали в Россию работать в дорогих ресторанах. Например, Жан Гулеcко, которого ходил послушать в ресторан Николай II.

«Румынские оркестры» были в моде. С другой стороны один такой «румынский оркестр» Бельфа нам хорошо знаком. Музыка, им записанная в 1910 годах – основа репертуара klezmer revival. 

Я слышу в ресторанной скрипке больше цыганских ноток. Юра Хаинсон cо мной не согласен.

Юрий Хайнсон: Я могу сказать одно. Знаменитый скрипач Якубов, который всю жизнь играл со Сличенко. Такой, с гривой. Вот – он еврей! Причем, то, что он еврей, мне сказал мой руководитель театра цыганской песни Василий Федорович Высочиненко. Короче, насчет цыганской скрипки это некоторое преувеличение.

Митя Храмцов: Также интересно, что на одесских записях, которые мы слушали в прошлом выпуске подкаста, как раз скрипки-то не так уж и много. Вот что по этому поводу говорит Дмитрий Шварц:

Кларнет, саксофон – да, играли на свадьбах. И скрипачи были хорошие. Но сколько я ни знал скрипачей, они все перешли на саксофон.

Митя: А почему?

Шварц: Ну потому что тогда не было такой клёвой аппаратуры, чтобы можно было подзвучить их. 

Митя: Со слов клезмерского кларнетиста и музыковеда Джоэля Рубина я знаю, что подобное происходило и в Нью-Йорке в 30-х годах XX века. Клезмерские скрипачи переучивались на саксофон, чтобы не потерять работу.

Илья Сайтанов: Как я понимаю, в XX веке в разных странах – Советском союзе, Польше, США – происходил один и тот же процесс. Скрипка выходила из моды, и скрипачам приходилось переучиваться – в саксофонисты, басисты – или уходить из профессии. Ресторан не был здесь исключением.  Послушаем ростовского пианиста Сергея Филонова, аккомпаниатора знаменитого скрипача Соломона Телесина (Мони):

Я – Сергей Филонов, пианист. Играю в ресторанах примерно с середины семидесятых годов. В то время Моня играл на бас-гитаре, потому что скрипка была в опале. В моде были рок-группы, в мире царила битломания. И Моня, чтобы остаться при работе, освоил бас-гитару.

Илья Cайтанов: Похожий процесс происходил и в Польше. Анджей Беньковский пишет в своей культовой книжке «Последние деревенские музыканты» (A. Bieńkowski “Ostatni wiejscy muzykanci”, Warszawa, 2012, стр. 62.): 

Переломный для скрипачей период – конец семидесятых и начало восьмидесятых, когда их перестали приглашать на свадьбы (на танцах они уже давно не играли).

В другой его книжке, «Проданная музыка» (A. Bieńkowski “Sprzedana muzyka”, Wołowiec 2007,  стр. 83) читаем рассказ Тадеуша Коляно:

Я играл на скрипке по свадьбам. Когда скрипка вышла из моды, играл на саксофоне. Пока не потерял передние зубы (показывает, поднимая пальцем верхнюю губу) и играть уже не мог.  

Но сегодня скрипка снова в игре. И ты, Митя, тому подтверждение.

Митя Храмцов: Да, вкусы изменились, и в девяностых годах еврейская скрипка снова зазвучала в ресторане.

Илья Сайтанов: А что это вообще такое – еврейская музыка в ресторане? Что делает музыку еврейской, кроме национальности исполнителя? Вопрос не такой тривиальный, как кажется. Это специфический репертуар? Это песни на еврейском языке, скажем на идиш? Или какая-то особая манера игры? 

Вот как Юрий Хаинсон рассказывает о скрипаче Иосифе Рубинчике, с которым ему довелось работать:

При том, что он не играл особенно никакую еврейскую музыку его национальная принадлежность к нему была прилеплена. То есть он мог играть что угодно, но  воспринимался он именно правильно. Что называлось, он был «еврейский скрипач». Если ты найдёшь [запись] в ютубе, ты услышишь первую ноту и поймёшь, почему.

Илья Сайтанов: В исполнении Иосифа Рубинчика прозвучал «Плач Израиля». Эту мелодию мы находим в документе украинского КГБ 1972 года и её заказывают в ресторанах до сих пор. Сегодня она занимает почётное место где-то между чардашем Монти и полонезом Огинского. Рассказывает ростовский скрипач Борис Бондарчук: 

У человек, который приходит в ресторан слушать скрипку, почему-то в голове крутится чардаш. На втором месте может быть или «Плач Израиля», или полонез Огинского. Это обязательно должен скрипач, и я думаю не только ростовский, но и любой скрипач ресторана сыграть.

Илья Сайтанов: Мы не знаем происхождения этой мелодии. На старых клезмерских записях мы её не встретили, Береговский её не записывал. Сергей Филонов корни «Плача Израиля» видит в мугамной традиции:

Строился он по классическим канонам восточной музыки. Сначала медленный мугам. Мугам это тягучее исполнение, полуимпровизационное. Мугам каждый скрипач исполнял по-своему. Вторая часть этого произведения не имела никакого отношения уже к самому плачу, это были быстрые танцевальные мелодии, каждый скрипач их компоновал по-своему, существует масса вариантов: туда одесские мотивы вставляли, молдавские, армянские и прочие. Вот такое было произведение, у которого не было автора и музыка была народная.

Митя Храмцов: Действительно, в клезмерской музыке встречаются мугамоподобные мелодии исполняемые рубато. В коллекции Береговского есть такие мелодии: Аhаво Рабо, Таксым, Дойна, но звучат они несколько по-другому. Я нашел еще один вариант «Плача Израиля» в исполнении крымско-татарского кларнетиста Эдема Полякова. Он играет ритмично и его исполнение мне напоминает такие жанры клезмерской музыки, как Добрыдень или Добраночь – мелодии, которые играли на еврейской свадьбе на встречу или проводы гостей. Что-то типа свадебного марша. Послушаем его.

Илья Сайтанов: Может, действительно, это когда-то был добрыдень, это интересно. Как и когда эта мелодия появилась в еврейском ресторанном репертуаре и обрела сегодняшний вид остаётся загадкой. Будем рады, если кто-то из слушателей поможет нам её разгадать.

Вообще, в городском фольклоре сегодня мы можем видеть то, что в других фольклорных жанрах и в другое время мы наблюдаем уже сложившимся, а то и угасающим. В том числе, здесь можно увидеть, как возникает и становится частью традиции новая мелодия. Вчера её не было – а завтра, ты обязан знать её, если хочешь быть в профессии.

Вот история, которая началась в 1986 году, когда Александр Розенбаум после концерта в Ростове зашёл в ресторан, где играл Соломон Телесин, и впечатлённый его игрой, пообещал «я напишу о Вас песню». И выполнил своё обещание. Рассказывает Борис Бондарчук:

Называется «Скрипач а идиш Моня». Эта песня обязательно заказывается скрипачу теперь. Когда люди приходят в ресторан они просят, чтобы скрипач исполнил на скрипке не обязательно эту песню со словами, но, чтобы скрипач обязательно эту песню сыграл на скрипке.

Митя Храмцов: Да, это известная песня.  Даже у меня её иногда спрашивают. Я играю на скрипке, у меня борода, шляпа. Такой еврейский скрипач. Некоторым кажется, что это та самая песня,  которую я просто обязан исполнять. Но не смотря на то, что я иногда исполняю старый кабацкий репертуар, видимо, я еще не достиг уровня настоящего лабуха и эту песню играть не берусь.  Послушаем лучше ее в исполнении армянина Боки.

Илья Сайтанов: Подведём итог. Мы можем говорить об отдельной фольклорной традиции – еврейской музыке в ресторане. Традиция эта корнями в ранее существовавшем еврейском фольклоре, но она новая. Причём она менялась – её портрет в 70-х не такой, как в 90-х или сегодня. Она зависит и от моды – что сегодня заказывают, какой инструмент хотят слушать – и от географии.

Начиная с конца шестидесятых годов еврейская музыка попала под очередную волну запретов и гонений и была вытеснена из ресторанов почти полностью. Заказывать еврейские фрейлехсы и песни на идиш стало опасно, да и некому, с отъездом из страны носителей идиш. К восьмидесятым годам в репертуаре уцелел только один фрейлехс – «7:40», и несколько мелодий в ранге запретного плода – в том числе «Хава нагила» и «Плач Израиля». Но уцелел и расцвел в 90-х сам образ еврейского музыканта – скрипача, и эти скрипачи – важные фигуры для мифологии своих городов.

Сегодня, когда открылись еврейские рестораны, и в них звучит музыка на хупах и бар-мицвах, в истории еврейской ресторанной музыки пишется новейшая глава, которой мы сегодня совершенно не коснулись. Ждём с интересом, что же будет дальше.

Митя Храмцов: Мы выражаем благодарности нашим собеседникам. Это Дмитрий Шварц, Семён Палей, Алек Копыт, Борис Бондарчук, Сергей Филонов, Юрий Хаинсон, Наталья Сайтанова.

Илья Сайтанов: И в заключение, послушаем «Плач Израиля» в двух версиях. Сперва в исполнении тульского аккордеониста Захара Аксенцева. Его я записывал в феврале 2016 года, когда Захару Айзиковичу было уже 87 лет. «Плач Израиля» он играл несколько раз на хупах в Туле, то есть здесь эта мелодия совершила обратный путь из ресторана на свадьбу. 

И затем версию Соломона Телесина, знаменитого ростовского «скрипача Мони».